Генрих Сапгир
Не по любви а с отвращеньем Чужое тело обнимала... Не рада новым ощущеньям На спинке стула задремала
Вина и водки нахлесталась Подмышки серые от пота Морщины страшная усталость... Но предстояла мне работа
Меня вращали в барабане Пытали в щелочном тумане Под утюгом мне было тяжко!
И вот обняв чужую шею Я снова девственно белею И пахну свежестью — рубашка!
Звезда ребенок бык сердечко птичье — Все вздыблено и все летит — люблю — И на лету из хаоса леплю Огонь цветок — всё — новые обличья
Мое существованье фантастично Разматываясь космос шевелю И самого себя хочу настичь я Стремясь из бесконечности к нулю
Есть! пойман!.. Нет! Еще ты дремлешь в стебле Но как я одинок на самом деле Ведь это я всё я — жасмин и моль и солнца свет
В башке поэта шалого от пьянства Ни времени не знаю ни пространства И изнутри трясу его сонет
Иду. А навстречу Идут идиоты Идиот бородатый Идиот безбородый Идиот ноздреватый Идиот большеротый Идиот угловатый Идиот головатый Идиот — из ушей пучки ваты
Идет идиот веселый Идет идиот тяжелый Идет идиот симпатичный Идет идиот апатичный Идет идиот нормальный Идет идиот нахальный Идет идиот гениальный Идет идиот эпохальный
Одни идиоты прилично одеты Другие похуже — небриты помяты Одни завернулись по-римски в газеты Другие — в свои чертежи и расчеты Иные свой стыд прикрывают зарплатой Иные ученостью эти — работой
Большие задачи Несут идиоты Машины и дачи Несут идиоты Идет идиот чуть не плача «Несу я одни неудачи Жена — истеричка Начальник — дебил И я — неврастеник Себя загубил»
Идут идиоты — несут комбинаты Заводы научные институты Какие-то колбы колеса ракеты Какие-то книги скульптуры этюды Несут фотографии мертвой планеты И вовсе невиданные предметы
Идут идиоты идут идиоты Вот двое из них избивают кого-то А двое других украшают кого-то Какого-то карлика и идиота
Идиоты честные как лопаты Идиоты ясные Как плакаты Идиоты хорошие в общем ребята Да только идти среди них жутковато Идиотские песни поют идиоты Идиотские мысли твердят идиоты И не знают и знать не хотят идиоты Что однажды придумали их идиоты
Идут работяги идут дипломаты Идут коллективы активы и роты И вдоль бесконечной кирпичной ограды Идут идиоты идут идиоты Играет оркестр «Марш идиотов» Идут — и конца нет параду уродов И кажешься сам среди них идиотом Затянутым общим круговоротом А может быть это нормально? Природа? И есть и движенье и цель и свобода? Недаром же лезли на ствол пулемета Как листья осенние гибли без счета...
Так пусть же умру за мечту идиота С блаженной улыбкою идиота
Веч Маш Машинистка печ Нач Точ Пр Прошу Вас дать мне рас Мать спит за шир Шор Сосед бос Торчит ч Стучит маш Он зовет Маш, Маш А под окнами шур Маш Тиш Проснется Шур Нет Выключ Свет Ночь Тысячи Маш Тысячи Шур Тысячи шор Тысячи мур Тысячи кош Тысячи крыш Лун Стелется туч Он Впился зубами в плеч Она Мучь мучь Тиш Лишь за шир Шор В коридор Мур А под окнами шур Маш
Напечатали в газете О поэте. Три миллиона прочитали эту Клевету. Незнакомцы, Незнакомки Шлют поэту анонимки: — Спекулянт! — Бандит! — Убийца! — Печать не может ошибиться! — А еще интеллигент... — Справедливые слова. Общественность — она права. — Сказали чукчи и эвенки. Редактор не подал руки... Друзья-интеллигенты Поэту принесли венки И траурные ленты. А поэт пропал без вести. Говорят, Уехал в гости. Ни покаяния, Ни завещания, На двери Три Буквы — На прощание. На окраине Москвы На шоссе И в лесу Поутру По росе Идет бандит и спекулянт: Каждая росинка — чистый бриллиант! Хорошо убийце На зеленом лугу! В солнце Лес дымится На другом берегу. Посвистывает птица — Газеты не боится!
На постели лежит Игорь Холин — поэт, худой, как индус. Рядом Ева — без трусов. Шесть часов. Холин, закрыв глаза, сочиняет поэму экстаза: — Му! Ева лениво повернулась к нему: — Холин, ты в своем уме? — Мар! Мор! Миру — мир! Открылась дверь. Вошел Сапгир. Индус приветствует приятеля: — Здорово! Сапгир, полюбуйся, как Ева красива! У бедняжки груди — пушки! Гляди, какая линия бедра у ней в седьмом часу утра! Сапгир глядит, как троглодит: Он — поражен! Мелькнул за углом... Бежит в магазин... Между тем, Игорь и Ева занялись тем, чем занимался с Евой Адам. Вернулся Сапгир, потрясает белоголовой бутылью. Холин и Ева потрясают постелью. Сапгира это потрясает. Стекла окон сотрясает экскаватор — Тар! Тор! Таратор! Ева говорит: — Кошмар! Холин: — Моя поэма! Ева говорит: — Мама! Исчерпана тема. Холин зевает. Сапгир выпивает. Ева не говорит ни слова.
... Поэма готова.
Пахнет пирогами. Тихо. Прилегла и спит старуха.
Из-за ширмы вышел зять, Наклонился что-то взять. Мигом сын вскочил с постели И стоит в одном белье — Тело белеет. Вдруг Зять схватил утюг. Хряк! — Сына сбил с ног. (Крикнуть порывалась, Но пресекся голос, Встал отдельно каждый волос!) Зять глядит зловеще: «А ну, теща, отдавай мои вещщи!» Надвигается на тещу — И не зять, а дворник — И не дворник, а пожарник. За окном кричат: Поожар! Запевает пьяный хор. В багровом отсвете пожара За столом пируют гости. Зять сидит на главном месте. Рядом с ним соседка Вера Хлопает стаканом водку. Зять облапил, жмет соседку. Целовать! Она не хочет, Вырывается, хохочет. Зять кричит: «Женюсь, ура! А законную жену Из квартиры выгоню Или в гроб вгоню!» Галдеж: «Давно пора!» В комнате все жарче, Ярче. С треском лопнуло стекло. Дымом все заволокло. Лица, Глаза, разинутые рты — Все проваливается...
В солнце половина комнаты. На столе блюдо — Пирогов груда. Сын стоит в одном белье. Из-за ширмы вышел зять, Наклонился что-то взять: — Эх, погодка хороша! — С праздником вас, мамаша.
На Тишинском рынке ночью — Тишина. В Замоскворечье — Ни души. И на площади Свердлова У колонн — Никого. Иду к заводу Лихачева. Ни Лихачева, Ни завода — Вода И больше ничего.
Лишь собака лает где-то Возле Университета.
Сидоров решил зарезать борова. Боров При виде Сидорова все понял — закричал от страха. Побежал волоча по снегу брюхо. Сидоров — за ним: — Убью, мать твою!.. Боров припустился вдоль заборов. Верещит отчаянно. Убегая от хозяина, сало забежало во двор Егорова. Сидоров и Егоров ловят борова. Сидоров со свиньей разговаривает, держит нож за спиной, уговаривает: — Мой хороший, мой родной... Егоров — по башке — поленом — хряк! Боров — брык — в снег. Сидоров прижал коленом брюхо в душу погрузил клинок, располосовал от уха до уха! Вот как у нас!.. Кровь хлещет в таз. И лежа в луже крови, похрюкивает боров, Доволен другом Сидоров — помог ему Егоров.
Лежа, стонет. Никого нет. Лишь на стенке черный рупор, В нем гремит народный хор. Дотянулся, дернул шнур! Вилка тут, розетка там. Не верит своим Ушам: Шум, Треск, Лязг металла. Радио забормотало: «Последние известия. Экстренное сообщение! ...На месте Преступления. ...Большинством голосов. ...Градусов Мороза. ...Угроза Атомного нападения Эпидемия... Война... Норма перевыполнена!» Снова хор. На фоне хора Соло авиамотора. Рев Реактивной авиации. Взрыв Оваций! Больной глядит остекленело, Рука Судорожно сжала одеяло. Из дверей — издалека Показался некто. — Доктор! Надо У меня проверить гайки. Диктор: «Лунная соната. Исполняется на балалайке».
Скульптор вылепил Икара. Ушел натурщик, Бормоча: — Халтурщик! У меня мускулатура, А не части из мотора! Пришли приятели, Говорят: — Банально. Лишь женщины увидели, Что это — гениально. — Какая мощь! — Вот это вещь! — Традиции Древней Греции! — Сексуальные эмоции! — Я хочу иметь детей От коробки скоростей! Зачала. И вскорости На предельной скорости, Закусив удила, Родила — Вертолет. Он летит и кричит, Свою маму зовет. Вот он входит в облака. Зарыдала публика. ... Таково воспитательное значение искусства. Раскланялся артист. На площади поставлен бюст — Автопортрет Автофургон Телефон- Автомат.
Жена моя и теща Совсем сошли с ума Представь себе Сама Своих двоих детей Нет главное — коробка скоростей У нее такие груди На работе мы не люди Она мне говорит А я в ответ Она не отстает Я — нет и нет Оттого что повар и Перепродает товары Еще увижу с ним — убью Мать Твою Уважаю, но отказываюсь понимать Да что тут понимать Сделала аборт В ресторане накачался Не явился на концерт У бухгалтера инфаркт Присудили десять лет Смотрят а уж он скончался Я и сам люблю балет.
Вон там убили человека, Вон там убили человека, Вон там убили человека, Внизу — убили человека.
Пойдем, посмотрим на него. Пойдем, посмотрим на него. Пойдем, посмотрим на него. Пойдем. Посмотрим на него.
Мертвец — и вид, как есть мертвецкий. Да он же спит, он пьян мертвецки! Да не мертвец, а вид мертвецкий... Какой мертвец, он пьян мертвецки —
В блевотине валяется... В блевотине валяется... В блевотине валяется... .......................
Берись за руки и за ноги, Берись за руки и за ноги, Берись за руки и за ноги, Берись за руки и за ноги,
И выноси его на двор. Вытаскивай его на двор. Вытряхивай его на двор! Вышвыривай его на двор! —
И затворяй входные двери. Плотнее закрывайте двери! Живее замыкайте двери! На все замки закройте двери!
Что он — кричит или молчит? Что он — кричит или молчит? Что он — кричит или молчит? Что он? — Кричит или молчит?..
Белесоглазый, белобровый, косноязычный идиот. Свиней в овраге он пасет. Белесоглазый, белобровый, кричит овцой, мычит коровой. Один мужик в деревне. Вот — белесоглазый, белобровый, косноязычный идиот.
Веревкой черной подпоясан, на голом теле — пиджачок. Зимой и летом кое в чем, веревкой черной подпоясан. Он много ест. Он любит мясо. По избам ходит дурачок, веревкой черной подпоясан, на голом теле — пиджачок.
Вдова — хозяйка пожилая — облюбовала пастуха. Собой черна, ряба, суха вдова — хозяйка пожилая. Но сладок грех. Греха желая, зазвала в избу дурака. Пылая, баба пожилая борщем кормила пастуха.
Урчал. Бессмысленно моргая, таращил мутные глаза. Так чавкал, что хрустело за ушами — и глядел моргая. Как сахар, кости разгрызал. Пил молоко, как пес, лакая. Насытился. Сидит, рыгая. Как щели, мутные глаза.
Как быть, что делать бабе вдовой? Он — как младенец. Спит пастух. Тряпье. Капусты кислый дух... Как быть, что делать бабе вдовой? Она глядит: мужик здоровый, литая грудь, на скулах пух. Как быть? Что делать бабе вдовой? В ней кровь разбередил пастух.
Вдруг ощутила: душит что-то, Все учащенней сердца стук. Босая — к двери. Дверь — на крюк! К нему! Упало, брякнув, что-то и разбудило идиота. В его мычании — испуг. — Не бойся! — жарко шепчет кто-то. Все учащенней сердца стук...
Ночь. Ночь осенняя, глухая, все холоднее, все темней. На лампу дует из сеней. Ночь, ночь осенняя, глухая. В садах шуршит листва сухая. Черна деревня. Нет огней. Ночь! Ночь осенняя, глухая. Все холоднее, все темней.
Спят на полу и на полатях. Ворочаются на печи. Как печи, бабы горячи. И девкам душно на полатях. Там сестры обнимают братьев среди подушек и овчин. Возня и вздохи на полатях. Томленье, стоны на печи.
Парней забрали. Служат где-то. Мужья — на стройках в городах. В тайге иные — в лагерях. Иных война пожрала где-то. Зовут их бабы! Нет ответа. Деваться девкам не-ку-да! В солдатах парни, служат где-то, в столицах, в дальних городах.
Тоскуют бедра, груди, спины. Тоскуют вдовы тут и там. Тоскуют жены по мужьям. Тоскуют бедра, груди, спины. Тоскуют девки, что невинны. Тоскуют самки по самцам. Тоскуют бедра, груди, спины - тоскуют, воя, тут и там!
И лишь рябая — с идиотом. Лежат, обнявшись. Дышит мгла. Сопят. В любви рябая зла! Блудит рябая с идиотом. Лампадка светит из угла. Христос с иконы смотрит: кто там? А там — рябая с идиотом. Сопит и трудно дышит мгла.
Вот лопоухий, редкобровый, шерстистолобый идиот. Уснул, открыв слюнявый рот. Вот лопоухий, редкобровый урод. Но сильный и здоровый. Один мужик в деревне. Вот, вот — лопоухий, редкобровый и вислогубый идиот!